Особая роль Дербента в охране северных границ Арабского халифата, о чем свидетельствует уже само арабское название города – Баб ал-абваб (Ворота всех ворот), — его торгово-экономическое и политическое значение привлекали к этому исламскому центру Кавказа широкое внимание средневековых историков и географов. Среди многочисленных сочинений, в которых освещаются те или иные аспекты политической истории и социально-экономического развития Дербента IX-X вв., выделяются труды таких известных авторов, как Баладзори, Я´куби, Ибн Хордадбех, ат-Табари, ал-Куфи, Мас´уди, ал-Истахри, Ибн Хаукал, ал-Мукаддаси и др.
Это было время расцвета арабской географической и исторической науки в халифате [1] — в данный период крупнейшего государства мусульманского Востока, в которое вошел Дербент и где складывались общая культура, торгово-экономические связи, язык, письменность и религия.
Особую ценность среди нарративных источников XI-XШ вв. представляют местные исторические хроники, важнейшими из которых являются: «Тарих Баб ал-абваб» (История Дербенда), «Рейхан ал-хакаик ва бустан ад-дакаик» (Базилик истин и сад тонкостей), «Тарихи Дербенд-наме» (История Дербенда).
«Тарих Баб ал-абваб» содержит ценнейшие материалы по политической истории Дербента X-XI вв., острой социальной борьбе внутри дербентского общества, рисует расстановку сил в нем, сословные противоречия и социальную опору противоборствующих группировок, показывает сложные взаимоотношения эмиров города с феодальными правителями Кавказа. Важны сведения источника по социальной структуре экономической и политической жизни мусульманского города, исторической топографии феодального Дербента.
Не менее ценно для истории города недавно обнаруженное известным арабистом М.-С. Саидовым сочинение дербентского ученого XI в. Абу Бакра Мухаммеда ад-Дербенди «Рейхан ал-хакаик ва бустан ад-дакаик», рисующее Дербент как один из крупных очагов суфизма на средневековом Востоке. Этот, пока неизданный, источник содержит очень важные сведения о городском ремесле, социальной структуре дербентского общества, этническом составе городских низов, их идеологических представлениях, категориях ремесленников и мелких торговцев, о суфийских шейхах и уровне их влияния на городской люд мусульманского северокавказского города.
Известная историческая хроника «Тарихи Дербенд-наме» представляет собой компилятивный труд, основанный на извлечениях из ценных арабских и персидских источников, сделанных Мухаммедом Аваби Акташи.
Несмотря на легендарность и даже фантастичность отдельных мест этой хроники, несмотря на ее явную компилятивность и тенденциозность, «Дербент-наме» является важнейшим источником по истории мусульманского города, времени его возникновения и этапов развития, социальной структуры и исторической топографии. Достоверность целого ряда сообщений этого сочинения была подтверждена археологическими исследованиями, в числе их версия о древнем возникновении города, о разновременности северной и южной стен его и др.
Ряд интересных данных по истории Дербента содержатся в поэтических произведениях XII-XV вв. (Низами Гянджеви, Хакани, Муджири Байлакани и др.) и в сочинениях многих других авторов этой эпохи (Леонти Мровели, ал-Гарнати, Ибн ал-Азрака, Идриси, Ибн Саида Азизи, Абу-л-Фиды, Рашид ад-дина, Хамдаллаха Казвини, Киракоса Гандзакеци, Вардана Великого, ал-Джуржани, ал-Бакуви, ан-Насави и др.), а также знаменитых западноевропейских дипломатов и путешественников (Вильгельм де Рубрук, Марко Поло, Иоанн де Плано Карпини, Амброзио Канторини, Адам Олеарий) и русских купцов (Афанасий Никитин, неизвестный автор «Сказания о Железных Вратах»).
Эпиграфические памятники Дербента, представленные многочисленными разнохарактерными надписями на его оборонительных стенах, гражданских и культовых сооружениях, являются важным источником по истории города XI-ХVШ вв. Хронологически они делятся на две большие группы: пехлевийские или среднеперсидские и новоперсидские надписи, связанные с развитием Дербента в период VI-VII вв. и XVI-XVIII, а также арабоязычные, относящиеся к мусульманскому периоду развития города в VIII-XVIII вв.
Пехлевийские надписи сохранились на северной стене города и стенах цитадели, количество их до недавнего времени равнялось двадцати. В результате исследований Дербентской археологической экспедиции (рук. А.А. Кудрявцевым) удалось выявить пять новых надписей.
По содержанию пехлевийские надписи Дербента делятся на четыре группы: каждая из которых включает ряд важных данных об этапах сасанидского строительства в Дербенте, производителях и руководителях работ, а в одной из надписей имеется дата возведения северной стены.
Новоперсидские надписи связаны в основном с вхождением Дербента в державу Сефевидов ( Шах Исмаил, Шах Аббас I, Надир-шах и др.)
Арабоязычные надписи Дербента составляют вторую группу эпиграфических памятников города, наиболее многочисленную из всех других.
В отличие от пехлевийских надписей Дербента, арабоязычные и новоперсидские были нанесены не только на стенах города и цитадели, но и на целом ряде других памятников, включающих культовые сооружения, общественно-бытовые постройки, надмогильные надгробья и содержат важные сведения о социальном, экономическом, политическом, культурном, этническом развитии Дербента VIII-XVIII вв.
Важным источником является нумизматический материал, представленный внушительным количеством медных и серебряных монет, в основном мусульманских, исследование которых позволяет осветить ряд аспектов социально-экономической и политической истории Дербента.
Нумизматический материал проливает свет на вопросы периодизации формирования мусульманского города, уровня его экономического развития, политического положения в регионе, ориентации и интенсивности торговых связей.
При работе с нумизматическим источником были использованы публикации Е.А. Пахомова и М.И. Исакова, а также определения арабских и других мусульманских монет М.Е. Масона, Г.А. Федорова-Давыдова, А. Раджаблы, которым авторы приносят глубокую благодарность.
Археологический материал является наиболее ценным и совершенно новым источником по истории мусульманского города, который стал доступен в результате систематических археологических исследований, впервые начатых в Дербенте в 1970 г. экспедицией Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР (позднее Даг. Научный центр РАН), под руководством авторов.
В результате археологического изучения Дербента удалось исследовать многочисленные памятники фортификационной, культовой и гражданской архитектуры, получить обширную информацию о различных сферах материальной и духовной культуры обитателей средневекового мусульманского города. Впервые на Северном Кавказе здесь были выявлены сложноплановые дворцовые комплексы дербентских эмиров, административные постройки, церкви, мечети, водохранилища, бани, караван-сараи, складские помещения, дома знати и торгово-ремесленного люда, ремесленные мастерские и остатки разнохарактерного производства, впечатляющая по многочисленности и разнообразию керамики, изделия из стекла, камня, металла, кости, различные орудия труда, оружие, предметы украшения.
Стратиграфические исследования, проводившиеся на всей территории средневекового Дербента и за его стенами, позволили выявить внушительную многослойность его культурных отложений и проследить динамику развития города. Древнейшее ядро Дербента сформировалось на вершине холма в районе цитадели, где слои VI-XVIII вв. перекрывают более древние культурные отложения эпохи бронзы и раннего железа (непосредственно ниже слоев сасанидского времени лежат напластования албанского и скифского периодов).
Культурные отложения VI – середины XVIII вв. включают в себя тринадцать слоев, относящихся к шести историческим периодам развития города: VI — начало VIII вв. (2 слоя – сасанидское время); VIII-X вв. (2 слоя – арабское время); X-середина XIII вв. (2 слоя – Дербентский эмират); вторая половина XIII-XIV вв. (1 слой – монгольско-золотоордынский период); конец XIV-XV вв. (1 слой — дербентская династия Ширваншахов); XVI в. (1 слой — турецкий период); XVII-нач.XVIII вв.(2 слоя – сефевидский период); XVIII в. (2 слоя – период проникновения Российской империи).
Основой для подобной датировки каждого из выявленных здесь слоев послужили многочисленные материалы, обнаруженные в них. Прежде всего, это керамика, предметы вооружения, украшения и быта, архитектурный декор, монеты и отдельные изделия с куфическими надписями [2].
Всесторонний анализ разнообразных археологических материалов позволил осветить многие аспекты древней и средневековой истории мусульманского Дербента, проследить динамику развития города от его возникновения до превращения в крупный торгово-экономический и политический центр. Археологические данные стали первоклассным источником по ряду узловых проблем становления средневекового мусульманского города, основных путей его социально-экономического и культурного развития.
Список использованной литературы
1. Подробнее об этом см.: Крачковский И.Ю. Арабская географическая литература — Соч., М.-Л.,1957, т.1У.
2. Описание стратиграфических исследований, анализ и датировка обширных археологических материалов даны в полевых отчетах экспедиций за 1970-1995 гг., статьях и монографиях авторов.
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ФИЛОСОФИИ ФИЗИКИ. Васильченко Е.А.
Новая философия, в которой нуждается физика,
должна быть ее сознанием и ее крыльями,
она должна помочь физике в ее самокритике,
а также в исследовании новых проблем и методов
Марио Бунге*
Эти философы всегда топчутся около нас‚
они мельтешат на обочинах науки‚
то и дело порываясь сообщить нам что-то.
Но никогда на самом деле они не понимали
всей глубины и тонкости наших проблем
Из феймоновских лекций по физике**
В истории познания философское и научное знание долго выступало как единое и нерасчлененное, процессы дифференциации и интеграции которого долго осуществлялись в едином русле. Единство философии и физики проявляется в том, что они направлены на изучение материально единого мира, но, несмотря на это утверждение вопрос «нужна ли философия физике?» остается открытым и актуальным. Анализ исторических этапов развития физики, позволяет утверждать, что философские основания органически входили в содержание физики, определяя ее мировоззренческое и гносеологическое значение. Очень часто от исходной философской идеи зависела степень обоснованности разрабатываемой гипотезы или концепции той или иной теории. Так в период становления неклассической физики наблюдалось возрастание роли философии. А. Эйнштейн писал: «В наше время физик вынужден заниматься философскими проблемами в гораздо большей степени, чем это приходилось физикам предыдущих поколений. К этому физиков вынуждают трудности их собственной науки». (1, с. 248.) М. Борн утверждал, что «… любой современный ученый-естественник, особенно каждый физик-теоретик, глубоко убежден, что его работа теснейшим образом переплетается с философией…» (2, с. 44.) М.В. Мостепаненко, анализируя понятие физической картины мира в связи с проблемой генезиса физических теорий, делает вывод, что «структуру картины мира составляют конкретизированные философские представления о материи и движении, пространстве и времени…». (3, с. 71) В тоже время, С. Вайнберг отстаивает точку зрения, что «философские системы в столкновении с физикой порождают не меньше проблем, чем решают. Когда философские системы, пережив свое героическое время, становятся догмами, навязанные ими представления о том, что в физике научно, а что нет, становятся препятствиями для развития физики». (4, с. 131-132)
Знание в философии является метауровнем по отношению к знанию, полученному в физическом исследовании, и его принципы представляют собой умозрительное множество, из которого выбираются теоретические принципы физики. Следует отметь, что между физико-теоретическим и философско-теоретическим уровнями существует и функционирует философско-физический (философия физики), что дополняет иерархию научного познания при переходе от физики через философию физики к философии.
По нашему мнению, одной из актуальных проблем философии физики, является вопрос о смысловом содержании онтологического и гносеологического (методологического) аспектов, которые составляют метанаучный каркас (философия физики) современной физической теории. Совокупность всех философских оснований составляет важную составную часть философии физики в ее объективном содержании. Гносеологические основания физики, выполняя эвристическую функцию в процессе формирования новых физических теорий, служат каркасом для философии, которая разрабатывает онтологическую теорию объективной действительности. Философия физики трактует методологические проблемы физики в контексте философских проблем – мышления и бытия, субъекта и объекта, истины и заблуждения, знания и языка. Она исследует природу таких понятий, как пространство, время, поле, вещество, энергия, энтропия, анализируя соотношение теории и эксперимента, математики и опыта, фундаментальной и прикладной областей знания, опираясь на достижения физики и на опыт истории философии и человеческой культуры, концентрирующий в себе завоевания не только естествознания, но и гуманитарного знания. (5)
По мнению В.Ф. Гершанского, «трудности, которые испытывает современная теоретическая физика, – это, прежде всего те, которые возникают в физике атомного ядра и «элементарных» частиц; это единственная наиболее фундаментальная область физики, где трудности носят принципиальный характер, ибо если считать, что вся материя состоит из «простейших» объектов, тогда фундамент физики должен быть основан, в конечном счете, на законах, управляющих этими «элементарными» частицами. К трудностям второго рода относится отсутствие единой, так называемой непротиворечивой «картины мира», непонимание общего смысла, воплощенного в законах природы, отсутствие конструктивных физических идей. Для преодоления такого рода трудностей и может служить философия физики как семантический синоним натурфилософии, ее преемница, которая может претендовать на статус относительно самостоятельной науки со своими понятиями и необходимо-достаточными математическими началами. Конечной целью, к которой стремится философия физики – это создание объективной модели (образа) Мира на основе достижений современной науки при эвристической и селективной функциях философских оснований». (6) Минасян Л.А. в своей работе «Единая теория поля: Философский анализ современных проблем физики элементарных частиц и космологии. Опыт синергетического осмысления» отмечает, что «космологические проблемы и проблемы физики элементарных частиц не просто лежат в одной плоскости, а сплавлены в одном содержании. Основным объектом изучения физики становится эволюционирующая Вселенная, и с позиции рассмотрения уже ставшей и развитой целостности здесь делается попытка объяснения различных физических явлений. Следует отметить, что физика с момента своего возникновения всегда стремилась к созданию унифицированной системы знаний о мире. Выработанная в современной физике концепция холизма, требует для своего методологического анализа использования принципов и методов диалектической логики». (7)
Вообще современные работы по теоретической физике «окрашены в философские тона». Так, например, работа Нобелевского лауреата С. Вайнберга «Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых фундаментальных законов природы». Автор принадлежит к кругу теоретиков, стремящихся создать окончательную физическую теорию, в которой все физические законы вытекали бы из минимального числа основополагающих принципов. Такая фундаментальная теория была бы применима без ограничений, свойственных существующим теориям, и удовлетворяла бы требованиям внутренней согласованности и полноты. «Окончательная теория не означает конца физики, но завершит поиски принципов, которые не сводимы к более глубоким принципам» — отмечает С. Вайнберг. О взаимоотношениях физики и философии С. Вайнберг стоит на позиции – «Против философии» и утверждает, что философски значимые идеи физики не были поняты философией. «В охоте на окончательную теорию физики больше напоминают собак с хорошим чутьем, чем зорких соколов: мы рыщем в поисках следов красоты, которую надеемся найти в законах природы, но, по-видимому, не можем усмотреть путь к истине с высоты философии».(8)
Понимание физики как единой теоретической системы, а не просто как совокупности различных физических теорий, от механики до теории «элементарных» частиц приводит к необходимости создания единой теории физических систем. Развитие философии физики можно рассматривать как возможную абстрактную теорию физических систем, которая благодаря высокой степени общности ее исходных принципов позволяет увидеть и понять мир физических явлений как нечто единое целое. Важнейший результат философии физики состоит не в описании и не в предсказании отдельных конкретных физических явлений, а в установлении общих принципов, позволяющих объединить многообразие различных физических теорий в единую систему. В отличие от всех существующих физических теорий, каждая из которых описывает определенный круг конкретных физических явлений и фактов, философия физики как единая теория физических систем позволяет увидеть, понять и математически строго описать строение физического мира в целом. Она ставит новую задачу – «понять, что лежит в основании физической модели Мира, как он устроен в целом, в чем суть физических понятий и законов».
Таким образом, философия физики взаимодействует с методологией физики, это взаимодействие должно затрагивать само существо ее проблем, идей и концепций, т. е. реагировать на новые проблемы и идеи, в дискуссии искать их более строгие формулировки, решать проблемы, реализовать идеи, и т. д. Философия физики не только развивается за счет методологических идей и проблем, возникающих в физике, но и обогащает эту науку, предлагая ей новые методологические правила и представления.
Список использованной литературы
* Бунге М. Философия физики. – М.: Едиториал УРСС, 2003. — С.18
** Фейнман, Р. Лейтон, М. Сэндс. Фейнмановские лекции по физике.– М.: Мир, 1965.–Т.2. –С. 24.
1. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. – М.: Наука, 1967.– Т. 4. – С. 248.
2. Борн М. Моя жизнь и взгляды. – М.: Прогресс, 1973.
3. Мостепаненко М.В. Философия и физическая теория: Физическая картина мира и проблема происхождения и развития физических теорий. — Л.: Наука, 1969.
4. См.: Вайнберг С. Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых фундаментальных законов природы. – М.: Едиториал УРСС, 2004. — С.131-140
5. См.: Гершанский В.Ф. Эвристическая роль философских оснований физико-теоретического знания // #»_Toc165965220″>«ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ДУХА» ГЕГЕЛЯ И ФИЛОСОФСКОЕ ИНОСКАЗАНИЕ ОБЭРИУТА А.И. ВВЕДЕНСКОГО Силантьев А.Н.
Контекст актуальнейших научных исследований и инженерных разработок сегодняшнего дня создаёт уникальную возможность интерпретации результатов философской концептуализации и синтеза в качестве непосредственной основы для технического задания и технического проекта в конкретной проблемной области и её частных задачах. Двухсотлетие присутствия гегелевской «Феноменологии духа» в дискурсе и процессе европейской и мировой культуры является одним из не столь уж, вероятно, многочисленных фактов её глубинной семантики, имеющим, таким образом, связи – не только виртуальные но и действительные – со всяким другим явлением или фактом того же дискурса. Сегодня в сугубо инженерно-практических задачах технологических программ, таких, как проект AIBO фирмы SONY, имеющих целью создание действующих робототехнических систем для широкого спектра приложений, обнаруживаются и используются предметные области, структуры данных, алгоритмы обработки, относящиеся к той же сфере идей эволюционной когнитивистики, которая исследуется Гегелем в «Феноменологии духа». И, несомненно, хотя бы в чисто прагматическом аспекте обеспечения экономии усилий и патентной чистоты разработок, философско-историческая компетенция работающих в этой области специалистов должна быть признана не менее важным фактором, чем компьютерная.
Пример из новейшей истории науки, связанный с трудами Э.В. Ильенкова, становится особенно актуальным и значимым, и прежде всего в задачах научного менеджмента, в вопросе о роли фундаментальной методологии для организации эффективных прикладных программ. «Страх и трепет» перед когнитивной проблематикой, проявленные в мифологически прообразующем эпизоде разбора методологических основ работы Э.В. Ильенкова на заседании учёного совета философского факультета МГУ 13 мая 1965 года [5, с. 10], не были путём к истине как результату дела познания, хотя бы и ценой неизбежных затрат и трудностей; историки науки смогут, вероятно, оценить скрытый долговременный эффект соответствующей установки в конкретных направлениях отечественных разработок в области моделирования поведения. Теперь действующая модель эмерджентного возникновения языка построена в ситуации необходимости коллективного взаимодействия «агентов» в процессе охоты и преследования добычи; в других проектах в основу компьютерных онтологий и семантической базы тех же эмерджентных процессов глоттогенеза берутся ситуации моторной деятельности при ручной обработке орудий. Методологический комментарий к этим примерам будет иллюстрацией применения именно тех принципов действенного логического анализа и синтеза, которым посвящены труды Э.В. Ильенкова; развитие же рассматриваемых им проблем, в том числе и онтологического плана, уже невозможно без учёта фактов этой области современной науки.
С точки зрения философии культуры особого внимания заслуживает важная, по свилетельству современников, для Э.В. Ильенкова работа «Почему мне это не нравится», являющаяся по сути модельным экспериментом текстуальными (нарратологическими) средствами с характерным использованием «агентов» в проблемной ситуации. Адекватность «Феноменологии духа» в раскрытии философско-антропологической специфики, глубоко усвоенная Э.В. Ильенковым, определяет значимость этой проработки социального аспекта проблемы искусственного интеллекта, лёгкой по форме, но принципиальной по содержанию, вызывающей ассоциации не только с вопросами, поставленными Н. Винером и Н. Хомским, но и с философско-практической методологией В.С. Соловьёва
В этом плане и ввиду уяснения дискурсных связей как «Феноменологии духа» Гегеля, так и рецепции её в отечественной философии с фактами истории поэтических направлений в России упомянем о выясняющейся возможности трактовки поэтики ОБЭРИУ с опорой на гипотезу восприятия авторами этого объединения — Н.А. Заболоцким и А.И. Введенским – непосредственно определённых логико-ситуационных схем «Диалектики духа» в качестве когнитивной базы их нарратологии. Полученное Н.А. Заболоцким систематическое высшее филологическое образование прослеживается, как пишет И.Е.Лощилов, уже в теме, стиле и методе его очерка студенческих лет «О сущности символизма». Это эссе свидетельствует о профессиональном уровне проработки Заболоцким вопросов психологии познания и психологии творчества, актуальных в начале прошлого века, с овладением философской стороной проблем. Новые ориентиры в методологии, предложенные эпохой, надо полагать, тоже не могли остаться вне поля зрения молодого и вдумчивого специалиста, тем более в Петрограде, где директором Публичной библиотеки и председателем философкого общества при университете был в те годы Э.Л. Радлов, редактор русского перевода (издания 1913 г.) «Феноменологии духа» Гегеля. Следует, вероятно, учитывать и присутствие в дискурсе философской культуры тех лет вышедшего в 1918 году труда И.А. Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Созвучность некоторых деталей формулировок программной статьи «Общественное лицо ОБЭРИУ. Поэзия обэриутов» с текстом «Предисловия» к «Феноменологии духа» открывает новый аспект отношения Заболоцкого к стоявшей перед ним задаче, в выполнении которой, очевидно, гармонично сочетались творческий потенциал поэта и фундированность концепции исследователя. Для собственно филологической интерпретации творчества Заболоцкого существенна связь одной из характернейших фигур смысла «Столбцов» – «выстрела из ружья» в стихотворении «Свадьба» или из «пистолета» в стихотворении «Фокстрот» – с иллюстративной фигурой текста «Предисловия» Гегеля в «Феноменологии духа», поясняющего ею отличие труда в объективной науке от паранаучных претензий. В драме А.И. Введенского «Ёлка у Ивановых» прослеживается тот же сюжет конфликта старого и нового законов эволюции духа по Гегелю, связанных с диалектикой изначальным разделением сотворённого человека (мужчину и женщину сотворил их – Быт., 1,27). Ироническая трактовка у Введенского не снимает философской значимости проблемы взаимоотношения знания и нравственности как основы человеческого бытия. Заслуживают внимания те моменты построения характеристик «агентов» пьесы, которые оказываются созвучными проблематике современных поисков и проблем в социальной теории гендера.
Драматический текст А.И. Введенского «Ёлка у Ивановых», датируемый 1938 годом, в начале анализа мог бы быть в плане жанровой отнесённости определён как фарс, исходя из некоторого минимального набора признаков этого жанра, следуя, например, концепции Эрика Бентли, представленной в его известной книге «Жизнь драмы» [3]. Действительно, по крайней мере такие составляющие внешнего плана содержания текста, как «насилие» и «осмеяние супружества», необходимые, по Э. Бентли, в традиционном фарсе, образуют совершенно эксплицитную подструктуру текста пьесы А.И. Введенского, дающую достаточно объективную основу для продолжения заданной интерпретации и идентификации на её основе авторских форм и способов репрезентации прочих характеристик жанра. Но, согласно конструкционным схемам, предлагаемым Э. Бентли, в некотором последующем слое содержания фарса необходим «анекдот»: «… искусство фарса представляет собой не что иное, как театрализованное рассказывание анекдотов, то есть рассказывание анекдотов, получающих полное и связное выражение в форме театральных персонажей и сцен» [3, c. 218]. И здесь возникает первая проблема исследования: является ли абсурдистский метод Введенского средством создания анекдотов достаточно плоского сорта, но хорошо опознаваемых во фрейме «абсурдизации языка и философии повседневности», или же абсурдизации подвергается и сам «принцип анекдота» ? В последнем случае пьеса перестаёт быть собственно фарсом, а становится либо, так сказать, «мета-фарсом» с творческим заданием, ясно преполагаемым идеологией театра абсурда, схематически представимым герметизацией текста, замыканием его на себя в пространстве дискурса, чистой аутореферентностью. Первая гипотеза отвергается на основании корпусно-контекстных связей: стиль автора и проблематика его творчества не могут быть сведены к прагматике действительного театрального жанра. Отвержению подлежит и вторая гипотеза, нарушающая хронологию культуры и так же мало соответствующая идеопоэтике Введенского, как и первая.
«Вагиновский след» в содержании пьесы, указанный в статье И.Е. Лощилова, трактуется исследователем как «парадоксальная реминисценция»: «…»подхватывая» в 1938-м году размер первой строки вагиновского стихотворения, Введенский возвращает стиху внутренне присущую, но трагически утраченную им «классичность», еще более эффектную на общем фоне авангардистской поэтики пьесы» [4]. Таким образом, И.Е. Лощилов обнаружил истинный глубинный слой содержания пьесы – историческую память культуры; монтаж (blending), осуществляемый здесь автором пьесы, типологически подобен приёму символистской пьесы («Балаганчик» А. Блока), когда герой неадекватен фоновым экзистенциалам действия, но заявляет либо проявляет его движущие идеи.
К новаторским элементам техники авангарда относится замена символа на репрезентацию, цитацию текста, содержащего символ; но следование этому приёму позволяет видеть невербальную цитацию и в репрезентации символа его предметным знаком. Следовательно, предмет, вынесенный в заглавие пьесы, в интерпретации может быть наделён символической функцией – тем более, что содержание данной репрезентации не затемнено в преемственности эпох; трансформированная система внешних смыслообразующих связей и коннотаций социокультурного плана синхронии всё же сохраняет след традиции.
В поэтике ОБЭРИУ предметы, несущие функции репрезентации, являются участниками действия; в сцене внесения ёлки в дом Пузырёвых Введенский хотя и отрицательной предикацией, но вводит её в число участников, виртуального, таким образом плана: «Дверь открывается нараспашку. Входит Пузырев — отец. За ним Федор. За ним лесорубы. Они вносят елку. Видят гроб, и все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не понимает». Фон виртуальной онтологии действия уже задан именованием топоса сцены, отсылающим к блоковским «пузырям земли» [1], а её композиция в схематическом представлении оказывается близка, подобна схеме композиции знаменитой заключительной строфы «Двенадцати». Сцена у Блока дана актуально, в движении, а картина в пьесе Введенского иммобилизирована сразу же в момент становления; здесь обнаруживается приём, адекватный вышесформулированному творческому заданию восоздания памяти традиции. Миф «Ёлки у Ивановых» не «энтузиастический, с перевесом вдохновения над учительной интенцией» — как в «Двенадцати», а «воспитательный», «иносказание философского свойства» [2, с. 160].
Философское иносказание Введенского опознаётся прежде всего в своём социально-культурном аспекте. Молчащие лесорубы, выступающие только агентами, создают онтологический базис и фон для активного «героя» — Фёдора, который проник в другой уровень феноменального космоса, движимый действенным для него градиентом ценностей. На разделе сред, как известно, налично искажение, преобразование фазовой картины системы, что и наблюдается в действиях этого персонажа. Пьеса связывает две известные формулировки: принадлежащую историческому времени действия «народ-богоносец», и действующую в актуальный момент внешнего времени написания «лес рубят – щепки летят». Фёдор в финале пьесы оказывается преуспевающим в новой парадигме: «Говорят, что лесоруб Федор выучился и стал учителем латинского языка». Отметим, что Введенский даёт завершающее прозаическое раскрытие прагматики внешне романтической фигуры стихотворения «Фокстрот» Н.А. Заболоцкого: «А там, над бедною землёй, / Во славу винам и кларетам / Парит по воздуху герой / Стреляя в небо пистолетом». Действия, характеризующие персонажей, при сопоставлении мгновенно интегрируются в один стереотип поведения «агента» наррации, адекватной социо-культурным реалиям соответствующего отрезка истории общества: «латынь» и соответствующая схоластика, продолжившая «стрельбу», отождествляются с подразумеваемыми денотатами вполне однозначно. Оптимизм Н.А. Заболоцкого конца 1920-х годов сменяется в пьесе А.И. Введенского 1938 года глубочайшим чувством богооставленности всех без исключения, и всё же это произведение не может быть определено как пессимистическое – персонализм Введенского, обеспечивающий передачу надежды от автора к читателю не на дискурсивном, а на когнитивном уровне, коренится в глубинных традициях культуры, репрезентированных Рождественской ёлкой. В пьесе она является (характерным для произведений Введенского) трансцендентальным пределом, «аттрактором» всех движений текста пьесы – память традиции как истина дана посредством незабываемого, в точном согласии с гносеологией ортодоксального варианта этой традиции (св. Максим Исповедник).
Инвариант внешнеопределяемого жанра фарса, таким образом, сохраняется: «анекдот» о Фёдоре по своим сюжетно-стилевым параметрам относится к античному базису европейской культуры нового и новейшего времени. В основной линии фабулы пьесы Введенский видимым образом сроит действие на упоянутом выше инварианте насилия, о котором пишет Э. Бентли: «В фарсе мы произносим фразу “Я убью тебя голыми руками” шутливо или с той смешанной интонаией серьёзности и шутливости, которая специфична для фарса; однако в какой-то мере мы должны также всерьёз подразумевать это: в словах или поступках должно промелькнуть что-то такое, благодаря чему станет очевидно, что в нашем мире существуют кровожадные желания – притом именно в этот миг» [3, c. 226]. После заявления угрозы: «Нянька (замахиваясь топором как секирой). Сонька, если ты будешь ругаться, я скажу отцу-матери, я зарублю тебя топором», высказанное свершается очень скоро, на расстоянии всего дюжины реплик ведущегося на энергетически высоком уровне полилога. За внешними признаками абсурдно-преувеличенного насилия стоит, несомненно, философская драма диалектики познания, поскольку жертва, именуемая Соня, т.е. Sophia, п
