«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». «Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно называемой MACCOЛИТ, и редактор толстого журнала, а молодой спутник его поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный». Они уселись в парке на скамейку под липами и завели писательский разговор. Берлиоз, человек образованный и начитанный, объяснял молодому поэту, почему его новую вещь об Иисусе Христе слывет полностью переделать. Автор атеистической поэмы был совсем не знаком с вопросом и слушал внимательно. Берлиоз говорил, что не нужно писать о Христе, как о дурном, но реальном человеке, потому что Христа вообще не было, а рассказы о нем это попросту миф. И тогда на пустынной аллее показался странный человек. Впоследствии видны разные описания его внешности, но в тот вечер он выглядел так: «ни на какую ногу описываемый не хромал. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом иностранец». Он услышал ученую речь Берлиоза и, представившись путешественником, подсел к литераторам и поинтересовался: Простите мне мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? Умный редактор объяснил ему, вежливо улыбаясь: в нашей стране большинство населения атеисты. Интурист был в восторге. Между ним и завязалась беседа о Канте, опровергнувшем все пять доказательств существования Бога, а потом неожиданно выдвинувшем еще собственное, шестое доказательство. Берлиоз без труда расправился и с шестым доказательством Канта, тогда незнакомец спросил: Если Бога нет, то кто ж управляет и жизнью человеческой, и всем распорядком на земле? Сам человек! вставил слово сердитый Иван Бездомный, на которого въедливый иностранец произвел отвратительное впечатление. Низкий голос приезжего зазвучал очень мягко. Как ребенку, он стал разъяснять Ивану, что нельзя управлять без плана, а человек не способен ручаться даже за свой завтрашний день: Да, человек смертен, но это еще полбеды. Плохо, что он иногда внезапно смертен! Не знает, что с ним станет вечером! Берлиоз возражал, что сегодняшний вечер ему лично известен, если, конечно, кирпич не свалится ему на голову. Но неизвестный решительно его перебил: Кирпич ни с того ни с сего никогда никому, как и вам, на голову не свалится. Вы умрете другой смертью… «Вам отрежут голову!.. А кто именно? Врага? Интервенты? Нет, ответил собеседник, русская женщина, комсомолка». И добавил, что заседание в МАССОЛИТЕ, где вечером собирался быть Берлиоз, не состоится, потому что Аннушка уже купила подсолнечное масло и разлила его. От такой чепухи Берлиоз растерялся, а Иван воинственно спросил: не приходилось ли гражданину бывать в лечебнице для душевнобольных? Тот ничуть не обиделся. «Бывал, бывал, и не раз! вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него…». Тут поэту все стало ясно. Он отвел Берлиоза в сторону и горячо зашептал, что путешественниц: этот сумасшедший шпион! Нужно сдать его куда следует. Иноземец, по-видимому, услышал слова Ивана и поспешил предъявить свои документы. Иван успел прочитать на визитной карточке слово «профессор» и начальную букву фамилии: двойное иностранное «В». Берлиоз, извинившись, осведомился о специальности господина профессора. Специалист по черной магии, отвечал тот, меня пригласили помочь разобраться в одной древней рукописи… Затем иностранец поманил их обоих и прошептал: Имейте в виду, что Иисус существовал. Видите ли, профессор, принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз… требуется же какое-то доказательство… И доказательств никаких не требуется, ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: Все просто: в белом плаще…
Глава 2 Понтий Пилат
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Прокуратора снова мучила адская головная боль, но неотложные государственные дела ждали решения. К нему привели подследственного из Галилеи. Преступнику было лет двадцать семь, он был одет в рваный голубой хитон, лицо его было разбито, а руки связаны за спиной. «Так это ты подговаривал народ разрушить ершаланмский храм?.. Добрый человек! Поверь мне…» Прокуратор перебил его и потребовал к себе кентуриона Марка Крысобоя. Пришел гигант Марк, начальник особой кентурии, с лицом, изуродованным в бою, отвел подсудимого с балкона, крепко ударил связанного и внушительно пояснил: Римского прокуратора называть игемон. Других слов не говорить». Затем прокуратор вновь приступил к допросу: выяснил, что преступника зовут Иешуа Га-Ноцри, родителей не помнит, грамотный и, кроме местного языка, арамейского, знает греческий. Пилат заговорил по-гречески. Подследственный, отвечая на греческом, пояснил, что не хотел разрушать здание храма и никого к этому не подстрекал. Просто добрые люди, которые ничему не учились, все перепутали. И, наверное, путаница будет продолжаться еще очень долго, поскольку один человек ходит за ним и записывает, причем все постоянно переиначивает. Его имя Левин Матвей: он был сборщиком податей, но, послушав Иешуа, бросил деньги в дорожную пыль так они стали ему ненавистны и с тех пор Левий всюду следует за Иешуа. Пилат, страдавший от головной боли и нестерпимой ершалаимской жары, решил, что Иешуа заурядный лгун. Кто поверит, будто сборщик податей выбросил деньги?.. «Яду мне, яду!» пронеслось в больной голове Пилата. Но что этот оборванец говорил на базаре про храм? «Я. игемон. говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся храм истины». На язвительный вопрос римлянина, не знает ли он, бродяга, что же есть истина, Иешуа вдруг ответил: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти… и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет». На лице прокуратора выразился ужас: боль исчезла. «Ну вот, все и кончилось, говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, и я чрезвычайно этому рад». Он посоветовал прокуратору погулять пешком и добавил, что охотно сопровождал бы его и поделился бы с ним своими мыслями, ведь Пилат производит впечатление очень умного человека. Все присутствующие ожидали от прокуратора вспышки гнева. Но тот приказал, чтобы арестованному развязали руки, и спросил его: Ты, наверное, великий врач? Нет, отвечал подсудимый, разминая руки. Пилат кивнул и потребовал, чтобы тот поклялся, что не призывал людей уничтожить храм. «Чем хочешь ты, чтобы я поклялся?» «Ну, хотя бы жизнью твоею, ответил прокуратор, ею клясться самое время, так как она висит на волоске!.. Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? спросил арестант, если это так, ты очень ошибаешься. Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: Я могу перерезать этот волосок. И в этом ты ошибаешься, светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?» Пилат улыбнулся: теперь понятно, отчего зеваки в Ершалаиме ходили за Иешуа по пятам. Заинтересованный, он спросил, почему тот постоянно употребляет слова «добрый человек» и «добрые люди», и всех ли он так называет? «Всех, ответил арестант, злых людей нет на свете».
Глава 3 Седьмое доказательство
«Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, сказал профессор». Оба слушателя, словно очнувшись, уставились на рассказчика. На Патриарших уже смеркалось. Всматриваясь в лицо иностранца, Берлиоз произнес, что рассказ уважаемого профессора, как бы ни был он интересен, все же некому подтвердить как и прочие, всем известные евангельские рассказы. А приезжий вдруг зашептал, что он «лично присутствовал при всем этом… но только тайно, инкогнито… Тсс!». «…И тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый пуст, черен и мертв». Берлиоз наконец-то понял, что перед ними действительно сумасшедший: отсюда и весь этот вздор про Пилата, про Аннушку с подсолнечным маслом и про отрубленную голову. Вкрадчиво он спросил профессора, где тот намерен жить? «В вашей квартире»,отвечал сумасшедший, развязно подмигивая. И неожиданно спросил у поэта Бездомного: А дьявола тоже нет?.. Нету никакого дьявола! растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич… Вот наказание!» Сумасшедший расхохотался. «Ну, уж это положительно интересно,трясясь от хохота, проговорил профессор, что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!» Берлиоз понимал, что пора принять меры: надо было сбегать и позвонить из автомата в бюро иностранцев. «Ну что же, позвоните, …согласился больной… Но умоляю вас на прощание, поверьте хоть в то, что дьявол существует!.. На это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено! Хорошо, хорошо, фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, оставив поэта караулить безумного немца, устремился к телефону. У выхода из сквера, со скамейки, навстречу ему поднялся отвратительного вида полупьяный гражданин в клетчатых грязных брючках и треснувшим тенором, кривляясь, произнес: «…Сюда пожалуйте! Прямо и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра… поправиться… бывшему регенту!» «Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента». Чтобы добраться до телефона-автомата, ему нужно было пересечь трамвайные пути. Там-то, под самым носом у мчащегося трамвая, Михаил Александрович поскользнулся на рельсах. Завопили какие-то женщины, «вожатая рванула электрический тормоз… Тут в мозгу у Берлиоза кто-то отчаянно крикнул: «Неужели?..» Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет, Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза».
Глава 4 Погоня
Поэт побежал за Берлиозом, едва услыхав «первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой». От этого с ним приключилось нечто вроде паралича: он упал на скамью и не мог подняться. Мимо пробегали взволнованные люди, одна женщина возбужденно рассказывала другой: Это все из-за Аннушки! Она масло здесь разлила, а он, бедный, на нем поскользнулся и прямо на рельсы! И тут наш поэт подумал: «Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло! И будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая-то была женщина?!. Он отнюдь не сумасшедший!.. Уж не подстроил ли он все это сам?!» Иван Николаевич с трудом поднялся и побежал обратно, туда, где он только что разговаривал с профессором. Рядом с иностранцем сидел бывший регент, нацепивший «пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы». «Сознавайтесь, кто вы такой? глухо спросил Иван у подозрительного профессора». Но тот сделал вид, будто не понимает по-русски, и пошел прочь. Клетчатый тип, водя и кривляясь, сначала мешал Ивану) бежать за незнакомцем, а потом как сквозь землю провалился. «Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был уже у выхода… притом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах». Иван помчался в погоню, однако бандитская шайка бросилась врассыпную. «Ввинтился в автобус» клетчатый регент, потом, на трамвае, уехал гигантский кот, и в переулках исчез сам профессор. Поэт продолжал поиски. Он пытался сообразить: где может быть иностранец? Ворвался в дом №13, поискал на Москве-реке и даже в самой реке. Пока он обследовал реку, у него украли одежду на берегу валялись полосатые кальсоны, рваная рубаха, свеча, икона и коробок спичек. Документы (удостоверение МАССОЛИТа) тоже пропали. Как быть? Иван облачился в то, что имелось, «забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе: К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там».
Глава 5 Было дело в Грибоедове
«Старинный двухэтажный дом кремового цвета… назывался «Домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела мы точно не знаем …А важно то, что в настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастны* Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах. С легкой руки членов МАССОЛ ИТа никто не называл дом «Домом Грибоедова», а все говорили просто «Грибоедов»: «Я вчера два часа протолкался у Грибоедова». «Ну и как?» «В Ялту на месяц добился». «Молодец!» Или: «Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове»… Всякий посетитель… попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам членам MAQСОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его… Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном!.. Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это… А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках?.. Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..» Вечером у Грибоедова члены писательского правления, нервничая и раздражаясь, ждали своего секретаря. К полуночи стало ясно, что заседание не состоится, и они спустились в ресторан. Здесь вовсю шло веселье, гремел знаменитый грибоедовский джаз и отплясывали поэты со сценаристками, поэтессы с беллетристами и прочая вкусно наевшаяся братия. «И вдруг за столиком вспорхнуло слово «Берлиоз!!». Вдруг джаз развалился и затих…» Началась суета, члены правления во главе с заместителем Берлиоза поспешили наверх, в кабинет покойного, теперь уже чтобы обсудить траурные мероприятия. Внезапно, как привидение, в ресторане возник Иван Николаевич Бездомный босой, в полосатых кальсонах, с иконой и с зажженной свечой. «…Вокруг Иванова огня сдвинулась толпа. …Тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: Братья по литературе!.. Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед! Что? …Кто появился?.. Консультант! ответил Иван, и этот консультант сен^ чжгубил на Патриарших Мишу Берлиоза». «Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика… видела, как из ворот Грибоедова… выносили спеленатого, как кук» лу; молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался… ‘давился слезами и кричал: Сволочь..
Глава 6 Шизофрения, как и было сказано
«Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел человек… облаченный в белый халат, была половина второго ночи. Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича, сидящего на диване». Врач стал расспрашивать Ивана и выяснил, что Ивану двадцать три года и что утром еще он был совершенно здоров, но к вечеру у него на глазах задавило трамваем секретаря МАССОЛИТа, причем некий консультант знал об этом заранее. Рассказывая, Иван иногда отвлекался, понося и ругая своих обидчиков, доставивших его в клинику. Доктор спросил: «А иконка зачем? Ну да, иконка… Иван покраснел, иконка-то больше всего и испугала… но дело в том, что он, консультант… с нечистой силой знается.. Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал…» Затем Иван рвался звонить в милицию, на него навалились, сделали в руку инъекцию, после чего посадили на диван. «Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой. -Заточили все-таки, сказал он… прилег, забормотал уже сонным голосом, без злобы: Ну и очень хорошо… Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня сейчас более всего интересует Понтий Пилат…»
Глава 7 Нехорошая квартира
«Степа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя, в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме… расположенном на Садовой улице… квартира эта № 50 давно уже пользовалась если не плохой, то… странной репутацией. Еще два года назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере… почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам… И вот два года тому назад начались… необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать». Исчезли жильцы и их перепуганные супруги, а комнаты оказались запечатанными. Затем и сама Анна Францевна, спешно отправившаяся на дачу, не вернулась в Москву. Ночью пропала бесследно и ее пожилая прислуга. Трясущиеся от страха соседи шептались, будто на даче у Анны Францевны обнаружили спрятанные сокровища. Через неделю с дверей квартиры сняли сургучную печать сюда въехали преуспевающие Берлиоз и Лиходеев. Итак, Степа Лиходеев очнулся после бурно проведенной ночи в тяжелом похмелье и увидел в своей комнате «неизвестного человека, одетого в черное и в черном берете… Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович! …Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначили мне быть у вас в десять. Вот и я! …Степа был хитрым человеком и… сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем. Откровенно сказать, начал он, еле ворочая языком, вчера я немножко… Ни слова больше! ответил визитер…». И Степа, «тараща глаза», обнаружил перед собой сервированный столик с водкой, икрой и грибочками. Любезный незнакомец, говоривший с акцентом, вел себя по-хозяйски и, поражаясь Степиной забывчивости, сообщил, что вчера Степа лично подписал с ним «контракт на семь выступлений», потому что он знаменитый профессор черной магии Воланд. Ничего подобного Степа не помнил! Попросив разрешения посмотреть на контракт, «Степа глянул в бумагу и закоченел. Все было на месте. Во-первых, собственноручная Степина залихватская подпись!». Присутствовала и «надпись сбоку рукою финдиректора Римского». Степа выбрался в коридор к телефону, взглянул по пути на закрытую дверь Берлиоза «и тут, как говорится, остолбенел. На ручке двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на веревке… То есть, если кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил не поверит, ей-ей, не поверит! Однако печать, вот она! Да-с…» В ужасе Степа пытался припомнить, не говорил ли о чем таком с Мишей, а рука его машинально набирала телефонный номер финдиректора Римского. Голос Римского подтвердил про контракт с заграничным магом. Пообещав скоро быть на работе, Лиходеев повесил трубку. И тут началось такое, что и с похмелья не померещится. Сначала несчастный Степа увидел в передней, в зеркале, отражение «какого-то странного субъекта длинного, как жердь, и в пенсне», потом «в зеркале прошел здоровеннейший черный кот». Решив, что он сходит с ума, Лиходеев вернулся в спальню и обнаружил всю троицу там! «Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович? осведомился Воланд… А между тем удивляться нечему. Это моя свита. . o/. Тут кот выпил водки… И свита эта требует места, продолжал Воланд, так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний именно вы! Они, они! козлиным голосом запел длинный клетчатый… Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи женщинами, используя свое положение… o И тут… прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке и голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий. Я, вступил в разговор этот новый, вообще не понимаю, как он попал в директора, рыжий гнусавил вес больше и больше, он такой се директор, как я архиерей!’ Ты не похож на архиерея, Азазелло, заметил кот… Я это и говорю, прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно: Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?» Все закружилось вокруг Степы. Бедняга подумал, что умирает, но, открыв, наконец, глаза, увидел, что сидит на морском берегу, а за спиной у него какой-то город. Это была Ялта.
Глава 8 Поединок между профессором и поэтом
Иван Николаевич Бездомный проснулся в сверкающей чистотой больничной палате. Пришла фельдшерица, приветливо поздоровалась и, нажав у окна кнопку, «увела штору вверх… За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу веселый сосновый бор». Поэта вымыли, одели в чистое белье и пижаму, отвели в кабинет, где его обследовали, после чего его снова доставили в палату и накормили. Иван «решил дожидаться… главного в этом учреждении». И :вскоре в палату «вошло множество народа в белых халатах. Впереди всех шел… человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания… и вход его получился… очень торжественным. «Как Понтий Пилат!» подумалось Ивану… Он сел на табурет, а все остались стоять… Доктор Стравинский, представился усевшийся…» Иван вскоре понял, насколько умен этот доктор: так спокойно, последовательно и логично объяснил он поэту, почему его действия по поимке опасного консультанта выглядят ненормальными и почему ему следует оставаться пока в лечебнице, «Но его необходимо поймать! …воскликнул Иван. Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует… ;ooo o Понял! решительно заявил Иван, прошу выдать мне бумагу и перо». Карандаш и бумага ему были немедленно выданы. Через пару минут на глазах восхищенной свиты знаменитый профессор погрузил поэта в глубокий, спокойный сон, сделал распоряжения по его лечению и, сказав по своему обыкновению «Ну вот и славно продолжил обход больных.
Глава 9 Коровьевские штуки
«Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома N° 302-бис по Садовой улице… находился в страшнейших хлопотах… В полночь… приехала в дом комиссия… вызвала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру № 50». Там опечатали рукописи и вещи покойного, а Никанору Ивановичу объявили, что жилплощадь покойного «переходит в распоряжение жилтоварищества». И «с семи часов утра… к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично явиться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного». «Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор Иванович просто сбежал…: поднялся на пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира № 50». У него были принадлежавшие домоуправлению дубликаты ключей. Он беспрепятственно вошел в квартиру, а потом, сняв с двери печать, и в кабинет Берлиоза «и даже вздрогнул. За столом покойного сидел… тощий и длинный гражданин в клетчатом… словом, тот самый. Вы кто такой будете, гражданин? испуганно спросил Никанор Иванович. Ба! Никанор Иванович, заорал неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием… Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? все суровее спрашивал председатель» у того явно неофициального лица, Фамилия моя, «отозвался гражданин, ну, скажем, Коровьев… Я, изволите ли видеть, стою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире». Дальше последовали объяснения о Лиходееве, пригласившем иностранного артиста погостить недельку у него в квартире пока он сам съездит в Ялту, о просьбе Лиходеева прописать иностранца временно, изложенной в письме (которое, как ни странно, уже находилось в портфеле у Никанора Ивановича), о капризном артисте-миллионере и закончилась эта дикая речь конкретным деловым предложением: за хорошие деньги (товариществу и Никанору Ивановичу лично) сдать на неделю квартиру. В бюджете жмлтоварищества «был, увы, преизрядный дефицит», и Никанор Иванович согласился. Он подписал контракт, получив «пять новеньких банковских пачек», выдал расписочку и выпросил еще две контрамарки на выступление артиста. Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос: Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил? Мессир, вам стоит это приказать!.. И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал… плаксиво говорить в трубку: Алло! Считаю своим долгом сообщить, что наш председатель… Никанор Иванович Босой спекулирует валютой. В данный момент у него в уборной, в вентиляции, четыреста долларов! Через пять минут к Никанору Ивановичу явились двое, и один из них озабоченно спросил: «Где сортир?» Обнаружились в вентиляции не рубли, полученные от переводчика и собственноручно засунутые в вентиляционное отверстие Никанором Ивановичем, а действительно доллары. Хозяин был в ужасе, а пришедший мягко сказал: «Ну что же, надо остальные сдавать». Л еще через пять минут жильцы «видели, как председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал к воротам дома».
Глава 10 Вести из Ялты
В кабинете финансового директора театра Варьете Римского находились двое: сам Римский и администратор Варенуха. Сюда только что принесли свежие афиши, возвещавшие о сеансах профессора Воланда черная магия «с полным ее разоблачением». Римскому очень не нравилась эта затея с магом, которого никто, кроме Лиходеева, даже не видел. Сам Лиходеев звонил в одиннадцать, сказал, что придет через полчаса, но теперь уже было начало третьего, а Степа не появился. Если Римский сердился и ждал неприятностей, то Варенуха же просто скрывался в кабинете у Римского от желающих разжиться бесплатными контрамарками. Вдруг принесли телеграмму из угрозыска Ялты, где сообщалось, что туда в половине двенадцатого явился «шатен… без сапог психический назвался Лиходеевым». Римский телеграфировал, что директор в Москве. И начался кошмар: из Ялты одна за другой сыпались телеграммы-«молнии», в которых назвавшийся Лиходеевым гражданин умолял удостоверить его личность по фотоснимку подписи и установить наблюдение за Воландом. «Это его подпись, наконец твердо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо: Его. Римский телеграфировал в Ялту, что подпись удостоверяетy, а Варенухе удалось, наконец, связаться с квартирой директора. Веселый гражданин, представившийся Коровьевым, радостно сообщил:» Лиходеев уехал за город кататься на машине». Римский рассвирепел. За подобное «свинство, которому нет названия», Лиходеева следовало наказать. Он собрал телеграммы и отправил Варенуху с пакетом: «Пусть там разбирают». Экспансивный администратор выскочил из кабинета, но по пути забежал к себе, чтобы взять кепку. И тут зазвонил телефон. «Иван Савельевич?.. Его нету в театре! крикнул было Варенуха… Не валяйте дурака, Иван Савельевич, а слушайте. Телеграммы эти никуда не носите и никому не показывайте. Кто это говорит? взревел Варенуха… Варенуха, отозвался все тот же гадкий голос, ты русский язык понимаешь? Не носи никуда телеграммы». Администратор, кипя от ярости, помчался из театра, но по пути на него напали двое. Первый «котообразный толстяк», а «второй маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком». В тот же миг началась гроза. «Все живое смылось с Садовой, и спасти Ивана Савельевича было некому». Мерзкая парочка поколотила его, отняла портфель с телеграммами и очень быстро доставила в дом 302-бис, в квартиру Лиходеева. «Тут оба разбойника сгинули, а вместо них появилась в передней совершенно нагая девица рыжая, с горящими фосфорическими глазами. Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное… Дай-ка я тебя поцелую, нежно сказала девица… Тогда Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил».
Глава 11 и 12.
«Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консультанта не привели ни к чему». Заявление получалось дурацкое. Внутренний голос нашептывал: «Важное, в самом деле, происшествие редактора журнала задавило! Да что от этого?..» И еще: «вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри?» «Дом скорби засыпал»., и Иван успокоился. Вдруг «на балконе возникла таинственная фигура… и погрозила Ивану пальцем. Иван… увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: «Tccl» Театр Варьете был набит битком. Общего радостного волнения перед сеансом черной магии не разделял только финдиректор Григорий Данилович Римский: ведь к непонятному «исчезновению Лиходеева присоединилось… исчезновение администратора Варенухи», и когда Римский попытался позвонить в соответствующее учреждение, оказалось, что в театре не работают телефоны. Между тем прибыл маг со свитой, и вот перед занавесом появился «полный, веселый как дитя, человек… в помятом фраке и несвежем белье. Это был… конферансье Жорж Бенгальский». Наговорив всякой ахинеи, он представил зрителям Воланда. «Выход мага с его длинным помощником и ютом, вступившим на сцену на задних лапах, очень понравился публике. Кресло мне, …приказал Воланд, и… неизвестно как и откуда на сцене появилось кресло, в которое и сел маг, скажи мне, любезный Фагот, осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», как, по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?.. Точно так, мессир, негромко ответил Фагот-Коровьев. Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город… появились эти… трамваи, автомобили…» Конферансье, воспользовавшись паузой, вставил: «Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, выросшей в техническом отношении, а также москвичами… Разве я выразил восхищение? спросил маг у Фагота. А он попросту соврал! звучно, на весь театр сообщил клетчатый помощник и, обращаясь к Бенгальскому, прибавил: Поздравляю вас, гражданин, соврамши! С галерки плеснуло смешком… Но меня, конечно, не столько интересуют автобусы, телефоны и прочая… сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?» И началось представление: фокусы с картами, которые как по волшебству обернулись деньгами. А Фагот выстрелил вверх из пистолета, и сверху на публику посыпался денежный дождь, «и зрители стали бумажки ловить… Сперва веселье, а потом изумление охватило весь театр… Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами», последовали неприятные столкновения. Конферансье, стараясь овладеть собой, призвал маэстро Воланда «разоблачить этот опыт»: «Сейчас, граждане, вы увидите, как эти якобы денежные бумажки исчезнут…» «Бумажки настоящие!.. Между прочим, этот, тут Фагот указал на Бенгальского, мне надоел… Что бы нам такое с ним сделать? Голову ему оторвать! сказал кто-то сурово…» «Это идея!» отозвался Фагот. «Бегемот! закричал он коту, делай!» И жуткий котяра прыгнул на бедного Жоржа и «в два поворота» сорвал с него голову. Все люди в театре «вскрикнули как один. Кровь фонтанами ударила… вверх… Безглавое тело… село на пол… Кот передал голову Фаготу… Ради бога, не мучьте его! вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо… Ну что же, задумчиво отозвался тот, они люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их… и громко приказал: Наденьте голову. Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место…» Несчастного конферансье вывели со сцены, «с ним сделалось худо». Римский, бледный как мел, отправив беднягу в карете «скорой помощи», бросился обратно за кулисы и увидел, что маг исчез, а Фагот «объявил публике так: ‘ Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин!» На сцене возник магазин дамского платья и обуви. Всех желающих пригласили бесплатно обновить гардероб. Роскошные заграничные вещи были так соблазнительны, что дамы, одна за другой, ринулись на сцену. Тут же, за ширмами, они переодевались, бросая свое старье, и возвращались в зал преобра
